Вот все сидят в большой комнате за столом, у кого-то из наших день рождение, звон хрусталя, немного музыки, бабушка любила Ротару, тётя бегает курить на балкон, из окон видно Олимпийский, квартира на последнем этаже и я слышу как по цоколю цокают голуби. А вот раздается «Кэч кэча!», – это уже со двора.
Мне шесть или около того и я самозабвенно открываю дверцу лакированной тумбочки в спальне у бабушки.
В ней несколько полок со шкатулками, коробка с нитками мулине, письма, открытки – много необыкновенного.
“Ируся, тебе все можно.”
Тумбочка стоит в спальне, напротив кроватей, дедушкина и бабушкина кровати были раздельные, но примыкали друг другу – так, маленькой, я уже поняла кое-что о совместном сне в супружеской жизни.
Дедушкина кровать была любимой – я очень любила на ней прыгать. Не знаю как меня не прикончили – каждое утро я приходила именно на дедову кровать и начинала прыгать, пытаясь достать рукой до люстры.
Доставала.
“Ируся тебе все можно.”
Можно нацепить на себя брошку из шкатулки.
Можно облизывать пальцы с липким тестом, пока готовится первый блин.
Можно прогулять литературу в кафе-мороженом.
Можно поступать в инженерно-технический.
В двадцать семь я приехала жить в страну, которую принято считать свободной, но именно здесь я столкнулась с потрясающими ограничениями других людей.
Взять K*.
О Господи.
Она знает меня несколько лет и все эти годы каждый раз когда она меня видит у нас происходит один и тот же разговор:
Ирина! Я ведь тоже украинка – моя бабушка из Польши/Австрии/Канады…
Во мне в этот момент бродят, я не знаю, викинги что ли, духи погибших студентов из-под Крут, а может и княгиня Ольга, отомстившая за мужа…
Смута и революция бродят во мне.
Мы с K* познакомились несколько лет назад, когда я пришла на бесплатный тур по департаменту редких книг.
Пару месяцев спустя я отправила своё резюме в библиотеку.
Ещё несколько месяцев спустя меня приняли на работу.
