Menu
«Приложите телефон к экрану диджитал-киоска – это ваш «чекин» в галерее. И не забудьте сделать то же самое, уходя из галереи, – так мы контролируем количество людей внутри помещения, ковидный протокол».
Марьяна, стипендиатка программы Фулбрайта в Университете Пенсильвании (преподаёт украинский язык), сканирует наши билеты, и мы проходим внутрь здания.
В то время, когда музеи Лондона и Парижа закрыты, в Филадельфии сезон «межкарантинья», и некоторые культурные учреждения открыли двери для посетителей. К их числу относятся и Филадельфийский художественный музей, и Индепенденс Холл, и Институт Франклина, и дом Бетси Роуз (а Институт Вагнера – закрыт 😩).
Я хочу рассказать про первое культурное место, куда я совершила паломничество с начала карантина в апреле, то есть за год, – Фонд Барнса.
Это был целиком футуристический опыт.
Но сначала о самом месте – о Фонде имени Барнса.
Здание фонда располагается на бульваре Бенджамин Франклин Парквей, однако так было не всегда.
Вы когда-нибудь переезжали?
А теперь представьте, каково это – перевезти музей?
Причем из пригорода в центр города?
А если это учреждение хранит мировую по значимости коллекцию модернистского и постимпрессионистского искусства?
А если учредитель, создатель и распорядитель этой коллекции в одном лице был против?
Так вот, если вы хотите вусмерть разругаться с кем-нибудь в Филадельфии – заведите разговор о Фонде имени Барнса, его завещании и кинофильме «Art of steal» . Получится очень эмоциональная беседа, возможно, самая интересная в вашей жизни. В зависимости от того, кого вы спросите, фильм «Art of steal» – это либо жгучее разоблачение крупнейшего ограбления искусства, либо два часа полусырых теорий заговора.
Этот документальный фильм исследует спорный план по перемещению Фонда Барнса с его коллекцией стоимостью в 25 миллиардов долларов из его давнего дома в пригороде в культурный центр Филадельфии на живописном бульваре Бенджамин Франклин Парквэй вопреки желанию его основателя.
Упомянутый бульвар украшен с обеих сторон флагами разных стран мира и упирается с одной стороны в горделивое здание Филадельфийского художественного музея цвета желтой охры, а с другой – в здание городской администрации со скульптурой основателя города в довольно комическом ракурсе.
Бульвар часто сравнивают с Елисейскими полями в Париже, в силу целой цепочки культурных учреждений и музеев он может похвастаться множеством шедевров и диковинок, здесь все: самая крупная в мире коллекция Дюшампа, «Поцелуй» Родена, чучело ворона, принадлежавшее Эдгару По, «Почтальон» Ван Гога.
Идеально для прогулки выходного дня.
Но если бы вы хотели посмотреть на того же «Почтальона» руки Ван Гога еще лет десять назад, то вам пришлось бы выехать за пределы города, в “страну”, которая на американском сленге зовется «suburbia», одним словом в пригород. Там-то в здании в городке Нижний Мерион, штат Пенсильвания, и располагался Фонд имени Барнса.
Альберт Барнс родился в семье рабочего класса. Он был химиком и стал миллионером, заработавшим свои деньги. Барнс разбогател как соразработчик антисептического соединения, которым лечили гонорею. Соединение состояло из серебра и белка и называлось аргирол. Через три года после изобретения Барнс и другой химик организовали партнерство, а в 1929 году корпорация «Zonite Corporation» купила бизнес Барнса – всего за несколько месяцев до краха фондового рынка 1929 года, который перерос в Великую депрессию.
Компания Барнса процветала, и он извлекал финансовую выгоду. Теперь Барнс смог найти другие интересы, особенно в области искусства и образования. Он начал коллекционировать, а в 1911 году воссоединился со своим школьным другом Уильямом Глакенсом, который позже стал художником-реалистом и основателем школы американского искусства «Эшкан». Глакенс стал одним из первых советников Барнса по коллекционированию.
Годом позже Барнс, которому только что исполнилось 40 лет, уже считался серьезным собирателем произведений искусства: тот же «Почтальон» Ван Гога и «Молодая женщина с сигаретой» Пикассо, картины Анри Матисса из коллекции Гертруды Стайн, чего только у него не было.
Жизнь с хорошими картинами и их изучение вызывают больший интерес, разнообразие и удовлетворение, чем любое другое удовольствие, известное человеку
Его коллекция росла, и еще через десять лет, в 1922 году Барнс приобрел дендрарий площадью 12 акров в Мерионе, штат Пенсильвания.
Здесь коллекционер и основал Фонд Барнса, который получил статус учебного заведения от государства. Да-да, я намеренно ввела вас в заблуждение: Фонд Барнса – не музей, и никогда им не был, но, повторюсь, его собранию позавидуют некоторые из них. В частную коллекция Фонда Барнса вошли: «181 Ренуаров, 69 Сезаннов, 59 Матиссов, 46 Пикассо, 16 Модильяни и 7 Ван Гогов».
Вернемся к статусу учебного заведения фонда и амбициям Барнса. Альберт был убежденным сторонником прогрессивного образования и социальной справедливости и верил, что люди – как и искусство – не должны быть разделены. Подтверждение тому – его регулярные уроки искусству на собственных предприятиях. Каждый день на два часа производство останавливалось, а его рабочие обсуждали живопись и философию. Многие из слушателей были женщинами, в том числе афроамериканками, которым он, вопреки предрассудкам той эпохи, предоставил работу.
Фонд продолжает эти инициативы и сейчас: гранты, курсы, стипендии для тех, кому нужна материальная помощь, уникальные методики. В результате, находясь в галерее, вы можете задать вопрос о предмете искусства любому сотруднику фонда – будь-то смотрителю или юной стипендиатке – и они обязательно расскажут что-нибудь интересное и компетентное. Так происходит не во всех музеях и галереях Филы (сокращенное название Филадельфии).
Помимо масштабности самой коллекции, уникальны условия её демонстрации.
Когда я первый раз сюда вошла, у меня не было никаких предпосылок или потайных знаний об устройстве Фонда.
Поэтому я очень удивилась нетрадиционной обстановке: мягкий желтоватый цвет стен, на которых картины прямо жмутся друг к другу, тесно, а ещё рядом с ними – много неожиданных для неподготовленного человека вещей. Полное ощущение, что ты у кого-то дома в гостях.
Все дело в том, что эксцентричные вкусы Барнса требовали, чтобы «картины были плотно развешены среди средневековых реликвий, африканского искусства и модернистской мебели».
Судьба такой ценной коллекции (казалось бы) была решена задолго до его смерти.
Он составил завещание, в котором расписал все, чего ему хотелось.
Он оговорил, что после его смерти фонд должен остаться точно таким, как был. «Ничто из коллекции не должно сдаваться, продаваться или перемещаться по стенам, а должно оставаться в том виде, в каком оно было на первоначальном месте».
Что он должен остаться образовательным, а коллекция будет открыта для публики только несколько дней в неделю (по его словам, «оценка произведений искусства требует организованных усилий и систематического изучения. Бесцельно блуждая по галереям, можно ценить искусство не больше, чем можно научиться хирургии путем случайных посещений больницы».)
Одним из условий документа был строгий запрет на вывоз любых произведений искусства за пределы дома фонда в частной галерее в Мерионе, Пенсильвания.
Однако Барнс погиб неожиданно, в трагической автомобильной катастрофе в 1951 году, и тогда его фонд начал потихоньку распадаться.
С тех пор чиновники фонда неоднократно свидетельствовали, что в Мерионе фонд разоряется и что он должен переехать в большую галерею, чтобы выжить. Так длилось десятилетиями, а когда в сентябре 2002 года правление фонда объявило план по переводу огромной коллекции произведений искусства Барнса из Мериона в центр Филадельфии (я в это время еще училась в школе, поэтому рассказанное ниже из электронной подшивки газет), атмосфера и вовсе раскалилась. Началась долгая судебная тяжба между теми, кто поддерживал идею переезда, и теми, кто был категорически против.
Журналист Буковски из «Philadelphia Inquirer» даже написал по мотивам переезда коллекции выдуманное интервью с Барнсом. Он вообразил, что бы сказал основатель Фонда по этому поводу: «Он был шокирован, раздражен, встревожен, разгневан, – говорит Быковски. – Он был в ярости, потому что его воля была сломлена».
Однако те, кто предлагал переместить коллекцию Барнса, настаивали на том, что этот переезд – единственный способ выживания, фонд отчаянно нуждался в средствах для продолжения своей деятельности. Мол, пригородный особняк в Мерионе – недоступный для публики, из-за его расположения людям трудно добраться к нему. А чтобы спасти коллекцию от дальнейшего забвения, переезд в более новое и более крупное здание в центре Филадельфии не только необходим, но и логичен.
Тяжба закончилась в 2012 году.
Фонд переехал на бульвар – аккурат рядом со зданием Фри Лайбрари.
Со стороны вы никогда не спутаете здание нового Барнса со старым. Там, где первоначальное здание было неоклассическим и строгим, новый Барнс – постмодернистский, весь из необработанного камня и стекла. Зато внутри все выглядит так, как будто старые галереи Барнса скопировали и вставили в центр Филадельфии.
А что изменилось?
Расположение шедевра Матисса «Le Bonheur de vivre»: из его унизительного места на лестничной площадке в большой альков на балконе, выходящем на главную галерею.
И ещё появилась новая система освещения, разработанная фирмой «Fisher Marantz Stone», которая плавно смешивает естественное и искусственное освещение в рассеянный, ровный свет. Говорят, эффект был такой, что первые посетители спрашивали, не почистили ли специально некоторые картины.
Согласна ли я с произошедшим? Пожалуй, нет. Хоть как горожанка я и выиграла – к фонду легче добраться, расположение удобнее, места больше и буйное видение Барнса как совокупности декоративного и функционального – на месте.
Безусловно выиграли и картины.
И люди, которые ими занимаются.
И городское пространство плюс сообщество ценителей, в конце концов.
Просто во мне эта (уже разрешившаяся) ситуация трогает струну о чьих-то понятных намерениях и их дискредитации. Не чтобы это было важнее сохранности того или иного холста, нет. Боже, как у Мэг из библиотечного подразделения реставрации и ухода за коллекциями горят глаза, когда она вспоминает о годах своего трудоустройства в Барнс до того как пришла работать на ФриЛайбрари.
Но в истории с переездом несомненны как его необходимость, так и то, что это действие противоречило воле Барнса. Тут живешь и хронически попадаешь впросак, не зная о намерениях тех, с кем связан. А здесь – в эмоциональном плане – и того хлеще.
Казалось бы, человек, который собрал коллекцию и сам фонд, вправе решить, хотя бы попытаться, как с поступить с созданным в будущем. Разве нет? Но с другой стороны ведь и американского бара (лицензии практиковать юриспруденцию) у меня тоже нет. Это только эмоциональная рефлексия.
Я не могу говорить от имени самого фонда или его сотрудников (хотя мы и несколько раз поработали вместе).
Я могу говорить только от своего имени. Как посетительница. Как человек, непосредственно с которым что-нибудь произошло или с которым иногда обмениваются мнением люди, вовлеченные в историю.
О чем эта история для меня?
О том, что мы очень мало контролируем. Даже когда стараемся. Даже когда доверяем свой план чернилам и бумаге.
О том, что всё на свете не продумать и что за тебя могут решить другие люди.
Бррр.
Но знаете, летом во время карантина психотерапевтка поделилась со мной установкой, которая вызвала во мне много сопротивления и даже гнева. Я не могу применить её в своей жизни, но в этой истории, кажется, ей самое место.
Вот она: «Иногда вы должны поверить, что другие люди сделают то, что нужно сделать, чтобы вам стало хорошо».
А теперь обратно в будущее и про наш поход «на Ван Гога», который я назвала футуристическим.
Почему он показался мне таким?
Во-первых, диджитал-киоски установлены не только на входе в здание (для сканирования билетов), но и возле каждой галереи и зала внутри. Благодаря этим устройствам сотрудники мониторят количество людей и в здании, и в отдельных галереях.
Сам опыт сканирования вызывает давно забытое чувство прохождения таможни или границ. Exciting.
А во-вторых, о ужас-ужас, все картины лишились подписей и описаний.
Музейных этикеток – нет.
Лейблов – нет.
Буклетов – нет.
Представляете?
Просто стены, на которых висят шедевры искусства. И никаких шпаргалок. Никаких названий. Подсматривать – некуда. Разве что, фамилии нескольких художников сохранились непосредственно на золочёных рамах – как неотъемлемый элемент картины.
Дело в том, что за время карантина фонд разработал инициативу «Barnes Focus».
Это специальное приложение для телефона, которым можно пользоваться, только когда вы физически находитесь в галерее фонда. Тогда, прогуливаясь по залу при включенном вай-фае, человек может включить приложение, навести камеру телефона на интересующую картину, и приложение, «считав» картину, перенаправит вас на соответствующую онлайн-страницу из оцифрованных диджитал-коллекций фонда.
Подошёл к картине, задумался, вытащил телефон, направил его на холст, и тебе открывается веб-страница с соответствующей картиной, её названием, использованными материалами, автором. Иногда картину сопровождает история, я имею в виду не описание или этикетаж, а кураторские эссе или отчет реставраторов.
Инициативу разработал Центр цифровых инноваций в привлечении аудитории в Барнсе в партнерстве с агентством «А17».
На деле это выглядит довольно забавно, люди выхватывают телефоны и без остановки целятся ими в картины.
Мои личные впечатления, несмотря на занятость в отрасли: таким образом ускользает человеческое взаимодействие между зрителем и произведением искусства. Диджитал-архивистка во мне пищит от восторга, а завсегдатайка музеев немного морщит нос под маской. Как человек, я скучаю за живым сенсорным опытом и чем-то рутинным. Знакомым. Кроме того, благодаря вытянутой руке с телефоном видно, кто способен отличить цвет Ван Гога от Матисса, а кто – нет. У кого-то может не быть телефона, людей с крайне невысоким достатком в Филадельфии много, у кого-то может быть недостаточно подготовки.
Поэтому, если вы внутренне подбоченились с видом интеллектуального превосходства, и вам кажется, что каждый человек обязан уметь различать картины по мазку, думаю, вы отвергли идеи основателя фонда Альберта Барнса о социальной справедливости, и теперь его привидение будет долго вас преследовать.
Если так получится, спросите его за меня, о чем он разговаривал с Ейнштейном?
Фух, каждый раз когда я нажимаю кнопку опубликовать, мне приходится вытирать пот со лба. Волнуюсь! Спасибо за ваше время и то, что дочитали до конца. Разговаривать даже с одним читателем – это большая привилегия. Если вам понравилась история, вы можете подписаться на обновления блога.
